В этот день мелкой крошкой пошёл снег, но на улице было спокойно.
Мы оставили машину у Главного. Люди в чёрных шарфах тихой чередой шли в одну сторону. Здесь, в нескольких метрах от вокзала, на Леонтьевском кладбище похоронены хоккеисты, трагически погибшие в начале сентября.

…Ошибиться было невозможно. Вот она, «аллея славы», как называют её ярославцы. В два ряда тянется полоса ещё свежих могил, усыпанных цветами и залитых скорбью нескончаемым потоком идущих людей. Вдоль ограды кладбища – ещё одна стена, зелёная из памятных венков. С портретов в рамках улыбаются молодые ребята, про каждого из них мы до боли начитались и насмотрелись за последние дни, не желая отпускать, забывать, понимать, что их больше нет. Здесь не все, только 14 из 37, но здесь самые близкие, ярославские парни с соседних улиц, простые, доброжелательные и преданные любимой работе и любимому клубу.

Смотришь – и не верится, целая команда здесь, вместе, в тихом единении. Безмолвная, бездвижная, но всё так же и даже ещё сильнее любимая, вновь собравшая вокруг себя преданных поклонников.

Поверить, что в этих открытых улыбках больше нет жизни, просто невозможно. Вокруг них всегда кипит жизнь: люди, воспоминания, цветы. Только запах свеч, чёрные ленты и молчание, безвыходное, отчаянное молчание десятков людей выдаёт смертельный трагизм и пустоту, которую уже 40 дней мы не можем заполнить в себе.

Когда мы уходили, навстречу нам попался Илья Горохов с семьёй. На нём лица не было. Многих из тех, кто покоится на этой аллее славы, он знал, как братьев.

...В Туношне многое изменилось с этой катастрофой. Щебёнкой засыпали дорожку для машин, нескончаемым потоком стекающихся из разных регионов. Здесь, на берегу маленькой Туношонки, всегда лежат цветы и молча стоят люди, глядя вдаль на взлётную полосу, с которой так и не взлетел злосчастный Як.

...Сегодня здесь было особенно много машин. Люди подходили к кресту на месте крушения самолёта, крестились и читали стихи, оставленные в честь погибшей команды. Снова и снова устремляли взгляды в сторону аэропорта, хорошо различимой среди зелени тёмной взлётно-посадочной полосы, будки, которую задел колесом самолёт, задаваясь вопросом: «почему?». Смотрели с тоской на покорёженные берёзки на противоположном берегу ручья, на взрытую землю, обожженный каркас недостройки. От всего этого и от промозглой погоды обдавало холодом, но какое-то единение всех собравшихся, общие мысли, одна беда на всех согревали и не давали уйти.

Неожиданно появился священник. Здесь, в Туношне, есть церковь, в которой освящали установленный на месте трагедии крест. Священник собирался провести небольшую службу, и, пока шла подготовительная работа вокруг креста, он отдал в руки собравшихся альбом с фотографиями. На них можно было увидеть обломки самолёта, место его крушения в первые дни и даже кадры из больницы с Александром Галимовым. Пока люди листали альбом в надежде найти что-то, чего ещё не видели в интернете, священник стал описывать хронологию событий, указывая на снесённые падающим самолётом деревья, на сучки, ставшие живыми свидетелями трагедии, которые он не позволил срубить, на взрытый клочок земли, который он не позволил закопать, на отломленный угол бетонной недостройки. Показал, где лежали части самолёта, куда были направлены шасси рухнувшего Яка. И, ко всеобщему удивлению, провёл лекцию по физике, объясняя с научной точки зрения, почему отпадает предположение о взрыве в воздухе и, соответственно, версия о теракте и почему удалось выжить находившемуся в хвосте самолёта бортпроводнику. Всё это звучало хоть и очевидно, но очень неожиданно из уст священника. Отдавало какой-то чрезмерной научностью и пропагандой. Казалась нелепой однозначная констатация фактов, каждая его фраза подтверждалась официальными данными, формальными выкладками и заявлениями. Ни слова о вере, о чувствах, о душах… о судьбе или роке, о предначертании или наказании. Даже ощущение тепла и единения куда-то улетучилось. В Туношну приезжают те, кто хочет впитать в себя воздух этой трагедии, ступить на землю, принявшую гибель любимых людей, побывать там, где навсегда ушла от нас великая команда. Конечно, мы все хотим знать правду, понять причину катастрофы, насколько возможно подробно представить себе каждую секунду последних минут жизни летящих на гибель хоккеистов. Но не сегодня, не здесь и уж точно не из уст священника.

Перед службой священник стал учить людей креститься, объясняя значение движений. Но на службу мы остаться не успевали: нужно было ехать на прощальную церемонию в «Арену-2000». От возникшего поначалу ощущения, что присутствовать на службе важнее, чем на мирской церемонии, после выступление священника не осталось и следа.

Когда мы уходили, прямо над нами пролетел самолёт, совершающий посадку в аэропорт Туношны. Все подняли глаза в небо и не могли отвезти их от уверенно летящего целого самолёта. Вот так же мог 7 сентября благополучно сесть в Минске Як-42. Приземлиться, выпустить из салона хоккейную команду и спасти всех нас от этой ужасной трагедии.

...Нет, она не будет уже такой, как прежде. На Арене снова аншлаг, но такой, как прежде, она уже не будет. Это была удивительная команда: легендарные ветераны, сильная молодёжь, громкие на имена и чистые на душу люди. Теперь их лица смотрят на нас со стен Арены, вдоль уставленной и увешанной атрибутикой, шарфами, мягкими игрушками, плакатами, фотографиями, и с экрана, установленного снаружи.

Внутри в фойе – большие портреты с чёрной лентой. Родные, до боли знакомые лица. И цветы, цветы, цветы. Никогда столько цветов они не получали.

Заполненные трибуны. Но разговаривают все приглушёнными голосами, нет больше радости встречи, нет эйфории от родного холодка со льда.

На бортах тусклыми фонариками освещаются имена и фамилии игроков. На льду установлен небольшой постамент с эмблемой «Локомотива», и из него тихим пламенем колышется огонь. Ожидание… и тоскливо-тоскливо внутри, оттого что ожидание это не искромётного матча, не встречи с хоккеистами, не решающей шайбы, не чувства победы… только воспоминаний – и больше ничего. Ждать больше нечего.

...Под паровозный гудок в центре льда появляются красные роковые числа 07.09.11. Единственные на всю площадку, увеличивающиеся и леденящие своим безоговорочным превосходством над присутствующими, они приняли первый поток слёз и говорящего молчания.

Заиграла живая музыка. Она полилась мягким лечебным потоком по изрезанной безысходностью, сопротивляющейся смириться душе. После музыки, исполненной камерным оркестром, и благодарных аплодисментов зазвучал ровный громкий мужской голос. Он читал стихи. Красивые, трагичные, любящие, отчаянные.

…Знаю пусть, что умру непременно
Я в один из начертанных дней.
Как расстанется дух с телом бренным,
Первым делом пойду на хоккей…

Когда голос замолчал и прошли неспешные тронутые аплодисменты, возникла небольшая пауза, переход к следующему эпизоду. И вдруг эту тишину разрезал душераздирающий, некогда такой жизнеутверждающий, а сейчас не менее уверенный, но такой сквозящий болью и словно пытающийся разбудить безвременно заснувших бойцов, крик:

Ярославский бронепоезд, хей, хей!

С разных трибун Арены посыпались ответные скандирования. Они сливались и хором, в один такт отчеканивались от всех секторов. В них не было прежних призыва и бодрости, но слышался какой-то вызов, требование… И от них стало неимоверно больно: от того, как изменились интонации и как обречённо теперь разносится по осиротевшей Арене эхо, от того, что некого взбодрить этими криками. Жутко, жутко осознавать, сколько людей лишилось вмиг любви, надежды, может быть, единственного тыла, всегда, что бы там ни случалось на работе и в семье, безоговорочно дарящего счастливые моменты одним своим присутствием на этом льду. И вот этого бронепоезда, стойкого и несокрушимого, больше нет…

Скандирование затихает, не удовлетворённо, недружно.

На льду появляются мальчишки, юные хоккеисты, наскоро из портфелей сооружают ворота и гоняют шайбу. Искренняя любовь к хоккею, детское упорство, преодоление себя, желание стать звездой, такой же, как непобедимые профессионалы из главной команды города… на этом многие годы строился хоккей в Ярославле, росло молодое поколение, одна из лучших школ страны, а теперь малышам не на кого равняться, некому подражать, некем восхищаться. Их мечта сгорела в огне трагедии, команда, в которой они мечтали стать звёздами, ушла в полном составе. Наверное, они все в этот день стали старше на несколько лет. На них теперь судьба ярославского хоккея. На них ответственность за гордость, которую через много лет будут испытывать болельщики. Они теперь сквозь тернии не только себя в большой хоккей вытаскивать должны, они должны сам этот хоккей поднимать.

Хоккеисты постарше выкатились на лёд с флагами 9 государств, потерявших в ту чёрную среду своих сыновей: Белоруссии, Германии, Канады, Латвии, Словакии, Украины, Чехии, Швеции и России (в этот момент вдруг так захотелось, чтобы они подняли головы, посмотрели на трибуны, и в них мы разглядели живые лица погибших героев, и всё произошедшее оказалось бы нелепой шуткой, жестоким испытанием…). На экране мелькали моменты триумфов сборных этих стран, счастливые лица игроков в свитерах национальных команд, улыбки… и всё внутри сжималось от этой радости, которой больше нет… а тем временем флаги стран перевернулись и образовали эмблему «Локомотива», команды, объединившей под свои знамёна легенд, звёзд, подающих надежды хоккеистов, навсегда оставшихся в Ярославле.

...Трибуны встали. Мы поимённо вспоминали каждого. Не нужно было даже слов, хотя слова были подобраны хорошо, простые, сдержанные, но цепляющие за живое. Слёзы сами катились из глаз, а когда на экране появилось лицо Саши Вьюхина, было уже невозможно сдерживать всхлипы.

 

Для меня стало особенно тяжело принять уход Йозефа Вашичека, которого перед каждым матчем «СеверСтали» с «Локомотивом» мы вспоминали в благоговейном страхе. Он всегда казался мне самым невозмутимым, всегда знающим, что делать, всегда с улыбкой на лице. Кажется, что если такому человеку не хватило сил жить на этой земле, то ни у кого уже не должно хватать!..

После каждого имени, каждого воспоминания на льду появлялась ещё одна фотография игрока, тренера, персонала, а над фамилией на борту зажигался и уходил под своды Арены яркий голубой луч. В конце все 37 лучей устремились в центр и образовали светлую светящуюся звезду. Звезду по имени ХК «Локомотив» «зажгли» на небе ещё в первые дни после катастрофы болельщики «Сибири»… А на трибунах в этот момент зажглись огоньки. Мы все стояли и держали в руках свечи, и молчали…

На экране плавные движения руки рисовали картины из песка. Шедевры, простые и от этого ещё более искусные, появлялись так же быстро, как исчезали. Думать о быстротечности и недолговечности времени, красоты, любви и человеческой жизни совсем не хотелось…

Много-много маленьких «локо-людей» наполнило ледовую площадку жизнью. Сначала вслед за тренером выкатились совсем крошечные хоккеисты, потом хоккеисты постарше, ещё старше… они разрезали лёд бесконечными спиралями, уходящими в центр, и скоро красные свитера заполнили лёд до отказа. Трибуны поддерживали юных воспитанников любимой команды аплодисментами и кричалками, а когда-нибудь они смогут подарить им возрождённую, самую преданную безграничную болельщицкую любовь…

Мужской голос поблагодарил всех присутствующих за поддержку и память. Церемония подошла к концу.

Не могу сказать, что отпустило… что пришло какое-то смирение, понимание. Но эта церемония, наполненная трагизмом и душевными памятными словами, жизнью, пробивающейся сквозь бездушные лапы смерти, создала какое-то успокоение внутри, чувство надежды на будущее, даже, скорее, чувство веры в то, что будущее это есть.

Для нашей семьи в хоккее всегда было 2 команды. С одной грустили, за другую радовались. А сейчас, глядя в турнирную таблицу и наблюдая за перемещениями по ней "СеверСтали", по привычке хочется найти вторую родную команду, улыбнуться её 1-2 месту, порадоваться стабильности, именам хоккеистов в списках рекордов. Ищешь, ищешь – и не находишь. И понимаешь, что смотреть хоккей стало в тягость. Ото льда словно отражаются лица ушедших игроков "Локомотива", и брать интервью и задавать вопросы о живой лиге даже как-то нелепо, неудобно. В ней стало пусто. Она потеряла смысл…

 

P.S.: Спасибо тем, с кем мы были рядом все эти дни. Вместе нам легче справляться с общей непоправимой бедой.

Источник:
Мария Доможилова, 4-й Период